Памяти Феликса Дектора, внесшего большой вклад в  переиздание книг В. Е. Жаботинского

2020 год – юбилейный для Жаботинского, ярчайшей личности, проявившей себя на историческом перепутье в судьбе еврейского народа.

Владимир (Зеев) Евгеньевич Жаботинский (1880–1940) – поэт, писатель, публицист, переводчик, основатель ревизионистского сионизма и теории так называемого интегрального национализма – был ,безусловно, одним из наиболее ярких еврейских политиков, действовавших  до создания Государства Израиль. Однако и сегодня идеи Жаботинского влияют на процессы, происходящие в политической жизни и партийной структуре израильского общества.

Книга, которая в самом скором будущем будет издана Евро-Азиатским Еврейским Конгрессом, предлагает читателям переиздание публицистического сборника Жаботинского «Фельетоны», впервые увидевшего свет в Петербурге в 1913 году, а затем, с некоторыми изменениями, в Берлине в 1922 г., когда оно было адресовано уже в основном российским евреям, проживавшим за пределами Советской России.

Название сборника «Фельетоны» выглядит вполне естественным в культурном контексте тех лет, когда фельетонами называли короткие публицистические газетные очерки на злобу дня. Этот жанр был знаком Жаботинскому также по иноязычным образцам, и не случайно именно он написал предисловие к переводу на русский язык сборника «Фельетонов» Теодора Герцля^[1], основателя движения политического сионизма и организатора первых Сионистских конгрессов. В этом предисловии Жаботинский подробно остановился на особенностях близкого ему газетного жанра.

Первое издание «Фельетонов» Жаботинского увидело свет, когда еще не утихли страсти, вызванные «делом Бейлиса», процессом над киевским приказчиком Менахемом Мендлом Бейлисом, обвиненным в 1911 году в ритуальном убийстве христианского мальчика. Поначалу эта история не вызвала значительного общественного резонанса, но когда дело дошло до суда, который состоялся в Киеве в 1913 году, в России развернулась грандиозная антисемитская кампания, а ответный общественный протест достиг мирового масштаба. В итоге «дело Бейлиса», которого после жарких прений суд оправдал, стало самым громким судебным процессом в Царской России. Оттого в сборник Жаботинского органично вошли такие очерки, как «Вместо  апологии» и «Дела без Бейлиса», где автор выступает против стремления евреев тогда и сегодня оправдаться в том, в чем их обвиняли. Жаботинский писал:

«Ритуального убийства у нас нет и никогда не было… с какой же радости лезть на скамью подсудимых нам, которые давным-давно слышали всю эту клевету, когда нынешних культурных народов еще не было на свете… Никому мы не обязаны отчетом, ни перед кем не держим экзамена, и никто не дорос звать нас к ответу»^[2].

Он настойчиво внушал читателям, что не евреи должны доказывать свою невиновность, а те, кто верит в употребление евреями крови  христиан, должны доказать правоту своего заблуждения, которое иначе как глупостью не назовешь. Он считал недостойным поведение евреев, которые столетиями оправдывались в том, что не употребляют кровь христиан для приготовления мацы на Песах^[3], а в начале 20-го века еще и взяли моду извиняться за революцию в России.

Общеизвестно, что Жаботинский был крайне скептичен по отношению к либерализму и не верил в его эффективность:

«Мудр был философ, который сказал: homo homini lupus [человек человеку волк]. Человек для человека хуже волка, и долго ещё мы этого ничем не переделаем, ни государственной реформой, ни культурой, ни горькими уроками жизни. Глуп тот, кто верит соседу, хотя бы самому доброму, самому ласковому. Глуп, кто полагается на справедливость: она существует только для тех, которые способны кулаком и упорством ее добиться. Когда слышишь упреки за проповедь обособления, недоверия и прочих терпких вещей, иногда хочется ответить: Да, виновен. Проповедую и буду проповедовать, потому что в обособлении, в недоверии, в вечном «настороже», в вечной дубинке за пазухой – единственное средство ещё кое-как удержаться на ногах в этой волчьей свалке»^[4].

Часто Жаботинского упрекают в злоупотреблении понятием «раса» и в стремлении рассматривать национализм как высшую ценность. В этой связи необходимо пояснить, что в его представлении «раса» и «национальность» – схожие, если не идентичные, понятия:

«Существуют ли «чистые» расы или не существуют, это все равно в данном случае; важно то, что этнические группы отличаются одна от другой своим расовым спектром, и в этом смысле слово «раса» приобретает вполне определенный и вполне научный смысл. Таким образом – если не гнаться за придирчивой точностью выражений, – мы можем сказать, что в общем приблизительно каждая национальность обладает особым, своеобразным и общим для всех ее индивидов «расовым рецептом»; в этом смысле (но, конечно, не в политико-юридическом) национальность и раса почти совпадают. Что же отсюда следует? Между телесной природой и духовными отправлениями существует некая связь, некий психофизический параллелизм… «Описать» расовую психику нельзя, а все-таки несомненно, что каждая «расовая» (в вышеуказанном смысле) группа обладает особой своеобразной «расовой» психикой, проявляющейся в той или иной степени – несмотря на всю пестроту отдельных человеческих личностей – в каждом индивиде этой группы (кроме, конечно, типов промежуточных)»^[5].

Важно, чтобы термин «раса» в очерках Жаботинского не был ошибочно воспринят современным читателем в негативном смысле, какой это изначально нейтральное научное слово позднее обрело в «расовой теории нацизма».

Говоря о политических взглядах Жаботинского, мы хотели бы отметить, что он отрицал марксизм и его наднациональную классовую теорию. С точки зрения Жаботинского, именно «раса» предопределяет социальный строй:

«…если даже типы хозяйства, особенности социального строя и пр. должны носить на себе отпечаток «расовой» психики, то тем более религия, философия, литература, даже отчасти: законодательство, словом, вся духовная культура, непосредственная связь которой с национальной психикой гораздо отчетливей и ясней»^[6].

Жаботинский попытался построить теоретическую модель «абсолютной нации», сформулировать представление об идеальной нации, которой не существует в реальной жизни. В его модели, раса является центральным ядром, вокруг которого формируется нация. Такая модель представляется ему важной для изучения существующих наций, служит идеологическим инструментом для создания теории и практики национального движения:

«Идеальным типом «абсолютной нации» был бы вот какой. Она должна обладать особенно своеобразным расовым спектром, резко непохожим на расовую природу соседей. Она должна занимать с незапамятных времен сплошную и отчетливо ограниченную территорию; лучше всего, если на этой территории нет никаких инородческих меньшинств, разрежающих национальное единство. Она должна иметь своеобразный язык, исконный, ни у кого не заимствованный – по крайней мере, в том смысле, что факт в момент заимствования даже в глубочайшей древности не может быть прослежен (как, например, у немцев)… Поэтому необходимо признать, что территория, язык, религия, общность истории – все это не есть субстанция нации, а только ее атрибуты; хотя, конечно, атрибуты громадной ценности, в высшей степени важные для устойчивости национального существования. Но субстанция национальности, первый и последний оплот ее своеобразия – это особенность ее физической породы, рецепт ее расового состава… У исследователя, интересующегося не только фактами и потребностями сегодняшней политической жизни или феноменами психической, а и объективными первопричинами, «нация», в конечном итоге, за вычетом всякого рода наслоений, обусловленных историей, климатом, окружающей природой, инородными влияниями, сведется к своей расовой основе»^[7].

Чтобы понять «расовую теорию» Жаботинского, необходимо обратить внимание на его понимание «высших» и «низших» рас, которое иногда, при поверхностном ознакомлении, воспринимается как  размышления о расовом превосходстве. Наиболее ярко эта проблематика очерчена в фельетоне «Обмен комплиментами», написанном в форме как бы случайно подслушанного автором диалога между евреем и русским. Этот фельетон явился откликом на статью А. Столыпина (брата министра) «Низшая раса»[8], которая носила ярко выраженный антисемитский характер, и Жаботинский намеренно использовал предложенную Столыпиным терминологию. Позицию Жаботинского в фельетоне представляет собеседник-еврей:

«Я выдвигаю другой критерий высшей расы: самосознание. В существе высшей породы, будь это ученый среди дикарей или аристократ среди плебеев, всегда живет неискоренимое, неподвластное его собственной воле сознание своей ценности. Внешне оно выражается в том, что мы называем разными именами – чаще всего гордостью. Это есть та черта, благодаря которой король Лир и в рубище остается королем: он сознает себя королем, он не может отделаться от этого сознания. Это ощущение своей аристократичности есть первый и главный признак аристократичности. Конечно, иногда parvenu[9]  выдает себя за аристократа; с другой стороны, и у бушменов есть поверье, что остальные люди хуже их. Но достаточно выскочке встретиться лицом к лицу с настоящим барином, и трещина в его сознании сразу вскроется: он смутится, он собьется с тона – и он ощутит свою инфериорность[10]. То же самое происходит и с бушменом при столкновении с белым человеком: в конце концов, белый ему всегда импонирует. У обоих есть сознание своего превосходства, но у белого оно уцелеет, а у бушмена расшатается и атрофируется, и белый получит над ним не только кулачную, но и моральную власть…

Высшая раса должна обладать прежде всего самосознанием; ей присуща непоборимая гордость, выражающаяся, конечно, не в спеси, но в стойкой выдержке, в уважении к ценностям своего духа. Самая мысль о том, чтобы подчинить себя и свою душу чужому началу, должна быть органически неприемлема для такой расы»^[11].

Согласно Жаботинскому, ощущение принадлежности к «высшей расе» не только субъективно, но и объективно, потому как будет признано всеми, а критерием для ее определения является оригинальность своей культуры, непреклонность перед давлением извне, способность сохранять свою национальную неповторимость на протяжении длительного времени:

«Но если начать меряться, то все зависит от мерки, и я тогда буду настаивать, между прочим, и на своей мерке: выше тот, кто непреклоннее, тот, кого можно истребить, но нельзя «проучить», тот, который никогда, даже в угнетении, не отдает своей внутренней независимости… Мы – раса неукротимая во веки веков»^[12].

Для понимания идеологии Жаботинского важно подчеркнуть, что он верил в ценность европейской культуры, в которой был воспитан, и для него, еврейского националиста, в первую очередь были важны именно эти универсальные ценности. Сионизм, с его точки зрения, представляет собой явление европейское, типичное для национально-освободительных движений, охвативших страны Европы и Малой Азии на рубеже 19-20 веков. Переезд в Страну Израиля, по Жаботинскому, вовсе не означает переселения в мир Востока. Он убежден, что на земле своей древней родины сионисты должны сохранить европейскую атмосферу, имея в виду, что еврейский народ – это народ европейский по преимуществу, а европейская культура во многом обязана культуре и этике, заимствованным у евреев.

В фельетоне «Гороскоп» (1912) автор анализирует политическое состояние дел в Европе и пророческим образом предсказывает Первую мировую войну, как позднее, во второй половине 30-х годов, звал европейских евреев незамедлительно переезжать в Палестину, будучи уверен, что иначе их ожидает гибель.

В фельетоне «Урок юбилея Шевченко» (1911) Жаботинский проявляет глубокую симпатию к поэту и готов не замечать проявлений украинского антисемитизма в его творчестве. В антисемитских высказываниях и эпизодах у Шевченко Жаботинский видит лишь подтверждение подлинности и самобытности украинской культуры, ее стремление сохранить себя. Возможно, именно такой ход мысли, а также солидарность с борьбой Украины за национальную независимость объясняют тот факт, что летом 1921 г. Жаботинский подписал соглашение с представителем Украинского правительства в изгнании М. Славинским о создании еврейской милиции для защиты еврейского населения от погромов во время планировавшегося похода армии Петлюры на Украину, о чем он доложил на 12-ом Сионистском конгрессе в сентябре того же года.

Четыре статьи о «Чириковском инциденте»^[13] посвящены, мало известной сегодня, но в 1908-м году очень бурной общественной дискуссии о влиянии евреев на русскую литературу и на русскую культуру в целом. Толчком к этой дискуссии, всколыхнувшей широкие слои интеллигенции в России, стала читка в столичном литературном салоне не самой удачной пьесы-комедии «Ихес» (что можно перевести с идиша как «Белая кость», или – «Голубая кровь»), написанной драматургом и писателем Шоломом Ашем.[14]

Автор читал пьесу на русском языке в присутствии группы еврейских и русских литераторов.  После читки русский писатель Евгений Чириков сделал автору несколько замечаний, что вызвало резкую отповедь Аша, заявившего, что русские писатели не способны понять его пьесу из-за ее национального характера. С русской стороны, естественно, возникло сомнение в том, насколько еврейский литератор в состоянии понимать душу и поведение русского человека.

Литературный диспут о месте бытописательства выплеснулся на страницы прессы, стал темой многочисленных публикаций и общественной полемики о русском национализме в литературе, театре и общественной жизни. Ясно, что Жаботинский, будучи автором романов, рассказов и переводов на русский язык шедевров мировой поэзии, как, например, стихотворения «Ворон» Э. А. По, не мог остаться вне обсуждения этой животрепещущей темы.

Уже этот краткий обзор предлагаемого читателю сборника «Фельетоны» позволяет увидеть, насколько яркой, оригинальной и многогранной фигурой являлся В. Жаботинский-публицист. Переиздавая его «Фельетоны», мы надеемся, что читатель заинтересуется творчеством Жаботинского, откроет для себя этого неординарного полемиста и мыслителя и задумается над затронутыми им проблемами, многие из которых, несмотря на истекшее столетие, остались по-прежнему актуальными.

 

^[1] Герцль, Т. Фельетоны. Пер. с нем. С. А. Розовой, предисловие В. Жаботинского. СПб.: Эзро, 1912. Надо отметить, что Жаботинский слышал выступление Герцля на 6-м Сионистском конгрессе (Базель, 1903) и, подобно Герцлю, тоже подчеркивал универсальные аспекты сионизма.

^[2] В. Жаботинский. Вместо  апологии (1911).

^[3] Это ложное обвинение евреям предъявляли в разные века и в разных странах, оно получило название «кровавый навет».

^[4] В. Жаботинский. HOMO HOMINI LUPUS (1910).

^[5] В. Жаботинский. Раса (1913).

^[6] Там же.

^[7] Там же.

[8] Новое время, 5 (18) октября 1911 г. № 12775.

[9] Выскочка (в социальном контексте; франц.).

[10] Неполноценность.

^[11] В. Жаботинский. Обмен комплиментами  (1911).

^[12] Там же.

^[13] В. Жаботинский. I. Дезертиры и хозяева. II. Асемитизм. III. Медведь из берлоги. IV. Русская ласка. Подробнее см.: Кельнер В.Е. Два инцидента: Из русско-еврейских отношений в начале ХХ в. // Вестник Еврейского университета в Москве. № 3, 1995. С. 190–198; Михайлова М. Еврейская тема в творчестве Е. Н. Чирикова и «Чириковский инцидент». В сб-ке: Параллели. М. 2003. Т. 2–3. С. 163–188.

[14] Так, критик отмечал, что пьеса, «навеянная, по-видимому, чеховским «Вишневым садом», написана по совершенно абстрактной схеме» (Нигер С. Еврейские альманахи // Еврейский мир. 1910. Кн. 1. С. 151).